"Помню, я видела одну телепрограмму - повтор, ее снимали за много лет до того.

Мне было, наверное, лет.
Семь или восемь, - слишком мала, не понимала. Такое любила смотреть мама - историческое, образовательное. Она пыталась мне потом объяснить, говорила, что все эти вещи взаправду случились, но я решила, что мне просто рассказали историю. Я думала, ее кто-то сочинил. Наверное, для всех детей события, которые им предшествовали, таковы. Не так страшно, если это лишь история.
Показывали документальный фильм про одну из войн. Брали интервью, вставляли фрагменты из черно-белых фильмов тех времен и фотографии. Я мало что помню, но запомнила качество снимков: всё на них будто покрывала взвесь солнечного света и пыли, и у людей темны были тени под бровями и вдоль скул.
Интервью с теми, кто был еще жив, показывали в цвете. Лучше всего я запомнила женщину, которая была любовницей одного человека - он курировал лагерь, куда евреев загоняли, прежде чем убить. В печах, сказала мама; но печи не показали, и я запуталась, я решила, что люди умирали в кухнях. Для ребенка эта мысль ужасна особенно. Печи - значит, готовка, а готовка предшествует еде, я решила, что этих людей съели. В некотором роде так оно, пожалуй, и было.
По их словам, этот человек был жесток и свиреп. Любовница - мама объяснила, что такое любовница, она не верила в мистификации, у меня к четырем годам появилась книжка - раскладушка про половые органы, - любовница когда-то была очень красива. Показали черно-белые снимки - ее и другой женщины, обе в раздельных купальниках, в туфлях на платформе и широкополых шляпах; в темных очках "Кошачий Глаз" они сидели в шезлонгах у бассейна. Бассейн был возле дома, а дом - возле лагеря с печами. Женщина говорила, что не замечала ничего подозрительного. Уверяла, что не знала о печах.
Лет сорок - пятьдесят спустя, когда у нее брали интервью, она умирала от эмфиземы. То и дело кашляла, была совсем худая, почти прозрачная; но все равно гордилась своей красотой. (Ты только глянь, не без восхищения проворчала мама. До сих пор своей красотой гордится. ) Тщательный макияж, густо намазанные ресницы, румяна, кожа обтягивала костлявые скулы, точно тесная резиновая перчатка. Женщина жемчуг носила.
Он был не чудовище, сказала она. Все считают, что он чудовище, но он не чудовище.
О чем она думала вообще? Наверное, почти ни о чем; по крайней мере тогда, в то время. Думала о том, как бы не думать. Времена ненормальные были. Она своей красотой гордилась. Не верила, что он чудовище. Для нее он не был чудовищем. Наверняка у него имелась какая-нибудь подкупающая черточка: он фальшиво насвистывал в душе, обожал трюфели, называл свою собаку либхен и учил служить за кусочки сырого мяса. Как просто в ком угодно выдумать гуманность. Какой доступный соблазн. Большой ребенок, говорила она себе. Ее сердце таяло, она убирала у него со лба волосы, целовала в ухо - и не выгоды ради. Инстинкт утешить, облегчить. Тише, тише, говорила она, когда его будил ночной кошмар. Как же тебе достается. Наверняка она во все это верила - иначе как ей жить дальше? Под своей красотой она очень обыкновенная была. Верила в приличия, была добра к служанке - еврейке - ну, более или менее добра, добрее, чем требовалось.
Через несколько дней после съемок она с собой покончила. Об этом так и сказали, прямо по телевизору. Никто не спросил, любила ли она его. " (c).

Читайте далее новости о темном макияже глаз http://makiyazhglaz.com/vidy-makiyazha-glaz/temnyy-makiyazh-glaz