Впереди показались огни частного сектора Агидели.

Мотоциклист проехал пригород насквозь, миновав в конце целое кладбище человеческих жилищ, и затормозил у последнего дома перед молчаливой стеной леса. Нижние окна дома переливались тёплым светом. Скорее всего, комнаты уже украсили гирляндами ко дню середины зимы. Данил поставил мотоцикл под навес, постучал и вошёл. Дверь, как обычно, была не заперта. Он плечами передёрнул. Поразительная небрежность, даже для бессмертных. В доме пахло можжевельником, лаком, воском и выпечкой
. В голове сразу завертелся хоровод воспоминаний и сюжетов из детских сказок про марципановых снеговиков и сахарных пастушек. Данил улыбнулся с неожиданной теплотой. Наверняка это дело рук Скай. Такое ощущение, что она значительно старше, чем кажется, и не одно поколение таких сумасбродов, как он сам и кастелло становилось тихим и послушным от одного её взгляда, или от звука голоса, или от капли божественных ароматов, всегда плававших по её кухне.
Юноша оставил шлем и куртку в полутёмной прихожей и прошёл прямо по коридору, время от времени цепляясь носками за шероховатые доски пола.
- Добрый вечер, - тихо сказал он, заходя на кухню.
- Привет - привет! - Махнула ему рукой Скай.
Эсмира только кивнула. Девушки были заняты вырезанием бумажных снежинок.
- Зайди за печку, там есть, что пожевать, бери что хочешь. Чай на столе, - объявила ведьма, ловко орудуя ножницами.
- Спасибо.
При ней кержицкий, как обычно, робел и слова с трудом слазили с его языка. Он налил себе чай и взял с подноса кусок пирога с яблоками и корицей. Яблоки на вкус были совсем как летние, где только Скай их берёт посреди зимы? Некоторое время он молча теплом и царившим вокруг умиротворением наслаждался. Всё-таки у этой ведьмы очень сильная магия - даже Эсмира юмаева, вырезающая цветные снежинки, органично выглядит на её кухне в своей чёрно - серой броне.
- Эсмира, можно тебя отвлечь на минуту? - Спросил он. - Ты не могла бы посмотреть, какого цвета моя аура?
- Я тебе так скажу. В таблице этот оттенок называется Majenta Rising, можешь посмотреть.
- У тебя такое хорошее зрение! - Восхитилась Скай. - Видеть цвет ауры, не выходящей за пределы тела - это да.
Эсмира тем временем отложила готовую снежинку и подняла на бывшего одноклассника глаза. Её бровь дёрнулась чуть.
- Хотя я тебе соврала, - сказала она. - Wine Red. Вроде он не такой красный был, неужели я забыла ….
- Ты не забыла, - глядя перед собой, проговорил юноша.
Эсмира смерила его долгим взглядом и стала вырезать следующую снежинку. Данил встал и подошёл к окну. Там кружила позёмку зимняя ночь.
- Есть ещё одна просьба, - сказал он. - Когда закончите, не могли бы вы спеть для меня?
- Если будешь слушать наши песни, станешь райнеквелле, - заметила Эсмира.
Кержицкий прикрыл глаза.
- Да, это риск. Но всё же прошу вас.
- Нам не трудно, - улыбнулась Скай.
Она налила всем ещё по кружке чая, пахнущего мятой и душицей. Данил стал помогать девушкам - он гнул проволочные каркасы для шаров, которые они потом обклеивали калькой. Юноша снова себя будто на страницах детской книжки чувствовал. Сначала он стеснялся заниматься такой ерундой в присутствии посторонних (пусть не совсем посторонних, но всё же не своей семьи), но потом снова принял во внимание существование рядом с ним Эсмиры, и успокоился. Только в том случае, если она со своим готическим макияжем и острыми серыми ногтями спокойно клеит бумажные фонарики и цепочки, то и ему заниматься этим, пожалуй, не зазорно.
Благодаря чаю ведьмы совсем не хотелось спать, и они даже не заметили, как пролетели ночные часы. Скай время от времени на ворчащую в кастрюле сгущёнку отвлекалась. В конце концов банка всё равно взорвалась, и только предусмотрительно выставленный вокруг барьер помешал кухне превратиться в увеличенный макет сопливой ноздри горного тролля.
- Да что такое, - ворчала ведьма, выдавливая содержимое барьера в миску.
- Я говорила, надо было на той стороне варить. Сгущёнка - это один из самых упрямых предметов в мире, - наставительно сказала Эсмира.
- Думала, я уже не в том возрасте, чтобы воевать с обычными материальными предметами, - с недовольным видом заметила Скай.
- В таком случае, Скай, сгущёнка сделала вам комплимент, - заметил кержицкий.
- Ну да, если так это воспринимать, то всё не так плохо, - хмыкнула та. - Кстати о восприятии: Хайнрих скоро вернётся. Я недавно слышала, как он играет где-то неподалёку. Может быть, даже в соседнем городе.
- Интересно, с чего он решил искать так близко от дома? - Спросила Эсмира, сколупывая клей с ногтей.
- А он не ищет. Наверное, утешал какого-нибудь грустного райнеквелле. Он всегда так делает, когда слышит их.
- А что, обычным людям утешение не полагается? - Усмехнулся кержицкий. Ему эти потусторонние разговоры некоторым фарсом казались.
- Обычные люди грустят тихо, - серьёзно ответила Скай. - А те, у кого побольше энергии, своим страданием мешают жить остальным. Лишь в том случае, если ты силён, учись отвечать за свои эмоции, я считаю так. Но это не все понимают.
- Вот как.
Данил подумал, что и в обычном мире, наверное, так и есть.
Вскоре и правда снег в саду зашуршал, и в кухонное окно залез линдеманн. Оно, конечно, было на этой стороне закрыто, но бывший учитель, кажется, этого не заметил.
- Всем доброе утро, - сказал он, складывая чёрный футляр на пустующую верхнюю полку.
Присутствующим ничего не оставалось, как взглянуть в окно и удивлённо согласиться, что и правда уже утро.
- Ты вовремя. Мы как раз собирались петь, - Скай глянула на Эсмиру. - Забыла? Мы обещали.
- А, точно, - та сняла со стены гитару, для которой здесь уже был специальный крючок.
Вопреки ожиданиям, они стали петь не одну из композиций нового времени, а какую-то из старых церковных канцон, скорее всего, гитарное переложение одной из работ Баха. Данил слушал, закрыв глаза. Он вдруг подумал, что здесь, в доме, время словно остановилось. Для него самого прошедшее лето было уже занесено сугробами памяти - с тех пор всё страшно переменилось. А этот дом как будто стоял на острове вне реки времени. Лето тихо притаилось в его углах, контрабандой подмешивая в чай и еду свои ароматы, и люди от них становились по-летнему лёгкими, будто никогда не знали зимних забот. Бессмертные, что с них взять. Где-то в уголке сознания юноши шевельнулись зависть и страх перед этим чужеродным бессмертием. Но благодаря Баху ему быстро не стало до этого дела.
- Как неожиданно у вас расширился репертуар, - заметил линдеманн, когда они закончили. - Я думал, будут опять "Кардиганс".
- Мы же для Данила поём, - ответила Скай. - Он нас попросил.
- Благодарю вас, - кержицкий склонил голову. - Сейчас нечасто такое услышишь. Даже в филармонии не такой звук - он слишком выхолощен государственным заказом и нуждой. Сердцем поют и играют только на улицах, но люди улиц не исполняют Баха.
Все молчали, ещё переживая мелодию. Данил снова заговорил, будто сам для себя, ни к кому не обращаясь.
- Человеческая душа в наше время стала маленькой, как лягушка, ей не воплотить всех этих построений. Мозг воспринимает только простейшие мелодии, другое давит его и вызывает усталость. Но, я думаю, можно выращивать душу, и для человечества этот золотой рай звуков ещё не потерян.
Скай озадаченно на него смотрела. Хайнрих улыбнулся краешком рта и сказал ей:
- Вот видишь. А ты говоришь - дети. Знаешь, что мне потребовалось пережить, чтобы в голове появились подобные мысли?
- Ой, Хайнрих, да ты просто балбес, - отмахнулась ведьма. - Мне кажется, у тебя голова набита облаками, а мысли там где-то на дне катаются, выдавленные массой иррационального. Но от данила я действительно не ожидала такой философии.
- А почему нет? - Кержицкий пожал плечами. - Я, конечно, живу на свете не так уж долго, но достаточно качественно.
Девушки спели ещё две композиции, потом кержицкий, заметив колебания своего уровня, попрощался и поехал домой. Уже совсем рассвело, дышали печным дымом трубы, откуда-то тянуло свежим хлебом. Прилетевшие из леса стаи синиц с шумом атаковали дички и рябину. Среди них встречались и яркие грудки снегирей. Данил прошёл крайнюю улицу пешком, ведя мотоцикл, чтобы не распугать птиц. Он глядел вверх, наблюдая за пернатым мельтешением в кружеве ветвей, щурился от солнца и улыбался. В детстве он думал, что щуриться, не улыбаясь одновременно, нельзя, но потом научился этому. Только свернув на грунтовую дорогу он завёл мотор и понёсся по застывшему в инее пригороду. Зимнее утро мчалось навстречу, и юноша так жадно и внимательно запоминал его, что за всю дорогу не успел подумать ни единой мысли. Как сказала бы Скай, в голове его были сплошные облака. Облакаввышине Keleradio.