Взросление Иоши. В первый раз Иоши согласился из любопытства.

ерьёз позировать перед камерой отца, известного в городе рекламного фотографа, ему ещё не приходилось. Хотя втайне Иоши всегда мечтал об этом и даже ревновал отца к моделям, желая оказаться на их месте и безраздельно властвовать его вниманием – уж слишком много времени занимал весь этот трепетный мир глянцевой моды, в котором отец виртуозно творил и яростно верховодил.

Он был вспыльчив, одухотворён и болезненно упрям. Мама называла его Мастером Красоты, Волшебником. Но Иоши никак не мог рассмотреть и следа магии. За всей этой сутолокой идеальных тел и ломаных поз, треском затворов и шумом вентиляторов, Иоши видел лишь уставшего, загнанного человека, потерявшегося во времени и в стремлениях, неспособного на отдых и простые семейные радости.
Отец не спал ночами. Он жил в графических редакторах, доводя бледных субтильных девушек до совершенства; удаляя дефекты фигуры и кожи; умащивая, подтягивая, приглаживая; воюя с недостаточно объёмными причёсками и потёкшим макияжем; ругаясь на неопытность и толстые бока; плюясь на тупые выражения лиц и бесконечно распахнутые в слишком очевидном призыве губы. Иоши понимал и уважал труд отца, как никто другой. Он вырезал и складывал в огромную коробку из-под любимых персиковых конфет заметки о папиных работах, которые, как писалось, «блистали невыразимым совершенством, удивляли всплеском ярчайших нежных красок и выверенностью форм, изысканной пластикой игры тени и света, взирали с билбордов и витрин на замиравший в благоговейном потрясении город».
Модели обрывали телефон в их доме, самозабвенно моля о съёмке Иоши, который давясь горстями мармеладных мишек и прижав пустую упаковку к телефонной трубке, старательно кряхтя, изображал своего неуловимого, сверхважного и очень занятого отца. Один раз он даже получил нагоняй от мамы. Вдруг – то звонила важная модель! Но мама просто ничего не понимала в модном бизнесе, Иоши знал – такое просто невозможно. Всех важных и нужных моделей папа контролировал и поддерживал с ними личный, «очень вдумчивый и психологически тонкий» контакт. Иоши как-то невольно подслушал и запомнил эту фразу, с улыбкой сказанную папой в разговоре с коллегой.
И вот однажды случилось так, что одна из самых нужных и самых важных моделей не смогла приехать на самую нужную и самую важную на этой неделе съёмку – заболела. Работа была оплачена вперёд и заказчик ожидал результата в кратчайшие сроки. Папа чуть с ума не сошёл от отчаяния. Робкие попытки матери решить проблему только подливали масла в огонь.
– Новую модель? Найти новую модель! – кричал отец. – Да ты хоть знаешь, сколько стоит модель с большим бюстом? Уйму, уйму денег! Мы живём в Азии, здесь пышногрудые нимфы на редкость ценные животные. Риоко идеально вписывалась в концепцию каталожной съёмки и обходилась не очень дорого, потому как директор её агентства – мой хороший приятель и высоко отзывается о моих работах. Впрочем, ему это несказанно выгодно, но. не суть!
Иоши обеспокоено поглядывал на родителей, сидя на коленях и продолжая усердно натирать полы, он очень переживал за папу и ожидающие его неприятности с заказчиками. Ждать дольше оговорённого никто не любил. Особенно, когда дело касалось рекламы. Это Иоши уяснил давно и теперь напряженно вслушивался в каждое слово отца. Мама расстроенно вздыхала и предлагала ему миску дымящейся собы – успокоить нервы и подкрепиться, раз уж ничего не поделаешь и съёмка сорвалась – хоть пообедать вовремя. Но папа так легко не сдавался. Он и слышать не хотел о сорвавшейся съёмке и лихорадочно искал выход. Иоши не раз замечал, как что-то в его взгляде меняется, на одну малую долю секунды, что-то мелькает в глубине его тёмных внимательных глаз и – щёлк! – выход найден. Так было и на этот раз. Папа задумчиво уставился на ползающего на корачках Иоши и уже через минуту его белые таби заскользили по чистому полу навстречу к своей сияющей идее.
– Поди-ка сюда, сын, – нетерпеливо позвал он и, коротко потрепав его по макушке, объявил: – Будешь моей моделью на сегодня.
Сначала Иоши растерялся, потом обрадовался. Мысль о том, что он сможет заменить одну из самых ценных папиных моделей вызвала гордость, особый, ни с чем несравнимый восторг осознания собственной значимости. Он пока плохо представлял как именно сможет помочь в таком непростом деле, но вера в профессионализм и опыт отца не оставляли сомнений в великолепном результате. Иоши даже разволновался, думая о том, каким красивым он выйдет на папиных фото, с каким восхищением будут глазеть на него прохожие, и как сломя голову они бросятся за обновкой. Недолго думая, Иоши согласился. Хотя что-то ему и подсказывало, что в действительности у него не было иного выхода, но он постарался поскорее прогнать эту мрачную мысль. Помочь отцу в его нелёгком деле – что может быть желанней для преданного сына?
Он послушно встал на колени, оперевшись локтями на маленькую мягкую скамеечку, стараясь как можно аккуратнее исполнить все папины указания; с готовностью снял штаны, не отдавая отчёта своим действиям и даже позволил натереть ягодицы приятно пахнущим косметическим маслом, не заподозрив ничего такого лишь потому, что пребывал в мечтательном предвкушении чуда. Настоящего волшебства, о котором твердила мама. Но когда папа приложил к его заднице первый ярко-розовый лифчик, похожий на две большие корзинки для ягод, и одобрительно захохотал, Иоши понял, во что ввязался. Весь его настрой и воодушевление как рукой сняло. Он хотел было запротестовать, сказать, что не желает, чтобы его скромный, благовоспитанный мальчишеский зад играл постыдную роль женских титек, но не мог шевельнуться. Замер, словно заклинившая шестерня в пластмассовом роботе Бонзо. Первая вспышка тестового кадра намертво припечатала его к скамейке. Иоши ощутил себя дикой ланью, беспомощно застывшей в жадном свете автомобильных фар. Всё, что было до, предстало чередой бессмысленных экзистенциальных метаний, лишённых драматизма истинного положения вещей этого бренного мира. Он как бы умер и родился вновь, не мальчиком, но мужем. Папа что-то довольно пробурчал и любовно поправив в модном бюстгальтере округлые булки Иоши, помяв их так и сяк, на манер теста для пирожков, и окончательно разрушив нежную перламутровость детской картины мира, погрузился в работу. Отступать было поздно. Иоши не хотелось расстраивать отца, уподобляться бесполезным, бездарным моделям, поэтому он стиснул зубы и мужественно терпел прикосновения колючего кружева и мягкого хлопка, крахмальных бантиков и воздушных рюшей к униженной высоким искусством и обществом потребления пятой точке.
Спустя четыре часа, с одеревеневшими коленями, Иоши без сил повалился на бок, чувствуя себя истерзанной гармошкой бродячего клоуна Юки и старой скрипучей лестницей в доме бабушки Кей одновременно. Он выполнил свой долг и теперь был свободен. Но всё, о чём мог думать Иоши – это результат. Когда на мониторе появилась первая тщательно обработанная картинка, Иоши не поверил своим глазам. Его никчёмный зад выглядел потрясающей аппетитной грудью молодой леди, красиво и соблазнительно упакованной в яркое, затейливое бельё. Никакого намёка, ни подозрения в бесславном, нелепом процессе производства. Красивая грудь в красивом белье. Иоши заплакал – его отец был гением, а он пусть на миг, но собирался в этом усомниться. Ему стало стыдно и он горячо и искренне пообещал себе впредь доверять таланту родителя, как голосу самой чуткой и возвышенной души.