Актёр. Ах, наш главный герой глуп, так глуп!

04.09.2016 в 00:50

Совершенный обыватель.
Девочка на шаре изящна: тонкая талия, пышная пачка и собранные в тугой пучок светло-русые волосы. Под светом софитов с передних рядов её бледное личико блестит. Совсем крошка, она уже знает, как быть ослепительной. Качаясь, словно шлюпка, выброшенная в шторм, она танцует. Ведь для кого-то трагедия отплясывать - тоже неплохая причина.
Акробаты под куполом - теряющие высоту самолёты летают. Но в последний момент - бац - двигатели работают снова. Акробату неизвестно слово "Устойчивость", он балансирует. Между небом и землёй, между жизнью и смертью, между контролем и инерцией. Мистические существа - никогда им не взлететь. И всё же стоит только совершить единственную ошибку, допустить халатность - всему придёт конец.
Тигры, свирепые тропические кошки, прыгают сквозь горящее кольцо. Их массивные челюсти - убийцы теперь созданы лишь для того, чтобы хватать крошечное угощение из пальцев дрессировщика. Какое унижение. Огненная шерсть больше не блестит, она превратилась в ворс истоптанного полового ковра.
Дикобразы, попугаи, пони - калейдоскоп вышколенных животных, чья мотивация сводится только к получению поощрения. На самом деле ни единый из них не знает, что он делает и чем так восторгается толпа. Неужели их, кого изо дня в день запирают в клетках, выводят сюда, чтобы получать овации? Овации их страданию.
Клоуны наиболее всего интересны. Их рисованые улыбки неспроста вызывают у крошки, сидящего во втором ряду, ужас. Детям постарше уже вдолбили, что должно быть смешным и когда нужно сделать печальное выражение лица, но малыши всё отлично чувствуют. Оглушительный смех, лицо - маска и холодные руки, что тянут на сцену, в это лицемерное пекло, вызывают холодный ужас в сознании незапылённом.
Глотатели шпаг занимаются тем, чем каждый день занимается каждый разумный человек: глотает колкие остроты из-за глупцов, что собрались вокруг. И те рукоплещут его мастерству быть дружелюбным и оригинальным. Яркое фаер - шоу приводит зрителей в восторг лишь потому, что для исполняющего есть возможность обжечься. Разрушение огнём имеет наиболее масштабные последствия - вулканы и лесные пожары уничтожили гигантские пространства, унесли миллионы жизней.
Гимнасты и вовсе номер для взрослых устраивают. Несколько крепких мужчин в обтягивающих трико заставляют детей скучать, а матерей - жадно поедать глазами.
Нигде больше нельзя увидеть такого количества страдания и грязи, одетого в вуаль. Как инвалид, укутанный в шелка и меха, увешанный пайетками и бисером с головы до ног, цирковое представление вызывает смех до слёз.
Но - снова - наш герой глуп. Его не интересует ничто. Сжав руки в один крепкий замок, он нервно постукивает каблуком туфли о деревянный пол. Он кусает губы и дышит через раз. Рядом с ним - белый пион в самом своём цветении. От здешней духоты он уже теряет свой вид, и наш герой поглядывает на цветок с сожалением, которое заставило бы сентиментальную женщину расплакаться. Глаза нашего героя блестят влажно, свет софитов и фанфары слепят его. На антракте он никогда не выходит.
Во всём виноват актёр.
И пришло же в голову директору цирка всунуть его номер последним в программе. Этот чудесный актёр! Розовые кудри Мальвины, хитрость базилио, улыбка Пьеро и ложь истого Буратино. Вмещая в себе всех персонажей сказок, он читает забавные речи, попутно показывая фокусы, чем приводит в недоумение каждого. Он с картами как со столовыми приборами обращается. Он кобр целует. Мастерство ловких рук, порывистые жесты и мягкий голос, словно не желающий привлекать внимания, даже находясь на слуху у всех.
Когда объявляют последний номер, всякий раз у нашего героя дрожат колени и пересыхает в горле.
Актёр выходит, учтиво и низко кланяется по сторонам, снимая цилиндр. Издавна фигляр не имеет никакого статуса, он ниже всякой черни, поэтому отпечаток истории чувствует на себе и актёр. Когда-то, ещё, казалось бы, несколько веков назад, в Лондоне понравившихся актёров покупали на ночь лорды. Любое зарождение искусства переплетено с унижением так тесно, как гордиев узел.
Однако наш наивный герой ни о чём таком не слышал, за этот месяц он слишком оглушён смехом и аплодисментами, чтобы слышать. Он видел все выступления актёра, и всякий раз тот проделывает что-нибудь особенное, в то время как остальная программа проходит без изменений. Даже в этом он уникален. Это отобранные отрывки из разнообразных комедий, драм, трагедий. Вероятно, именно поэтому он актёр, а не фокусник. Несмотря на имя, однако, каждый видит лишь то, что он делает, но не слышит и не понимает, что он говорит. Без этого любой фокус получается бессмысленным развлечением, как и все прочие.
Но наш герой не таков - он понимает прекрасно, голос актёра снится ему, чудится в голосе прохожих. Наш герой прочёл всю драматургию, какую использует актёр в выступлениях. Тому, как просто сложить в развлечение смысл, поразился бы любой, кто наблюдал актёра.
Он кролика из шляпы достаёт. Его руку обивает аспид. Это не просто животное, не просто змея - слова превращают каждое его телодвижение в искусство. Он танцует на лезвии словесности, поражая зал своей неподражаемой харизмой, и это вызывает мертвенное молчание. По-настоящему прекрасное порождает немой шок, не аплодисменты. Аплодируют пошлости.
И вот он момент: наш герой, спотыкаясь, спешит за кулисы. Он сжимает в руках одинокий мёртвый цветок, снежный, мягкий, как тофу. Сегодня он свой идеал увидит. Приблизится к совершенному блаженству, ощутит веяние его дыхания, взгляд его магнетических глаз. Отодвигая штору гримёрной, он ожидает, что жизнь его изменится раз и навсегда, ей завладеет бесконечное и неисчерпаемое счастье.
Заметить актёра среди других не представляет труда для нашего героя. Только столпотворение циркачей закрывает видимость, приходится расталкивать их, встречая недоуменные взгляды и слабые возмущения. Глядясь в зеркало, актёр подносит к своему лицу смоченный ватный тампон. Наш герой наблюдает, видит себя в зеркале, совсем рядом с ним. Это даёт ему ощущение близости.
А белоснежная пудра, эта вторая кожа, слезает с лица актёра, являя нашему герою совершенно заурядную картину. Цилиндр снят, лежит рядом, на оцарапанном столике. Грим сползает. Наш герой внушает себе, что всё в порядке. Он подходит ближе, дрожащими пальцами касается атласного пиджака и отступает назад с опаской.
Этот момент настал: актёр оборачивается, смотрит прямиком на него пристально. Неуверенно, не смея проронить и слова, наш герой протягивает пион и улыбается дрожащими губами. Что-то не так - заметить это не составляет труда. Половина лица, которое он так обожал, безжалостно стёрто. Чувство становится двуликим, размытым; определённость теряется.
Кто-то чужой берёт в руки цветок, этот человек смотрит на него с недоумением. Кажется, он совершенно не удивлён. Насмехается.
- вы прекрасны, - произносит наш герой, уже не уверенный в своих словах.
Частью стёртый яркий сценический макияж смотрится на лице актёра отвратительно. Его черты лица слишком инородны. Движения и взгляд, которым он одаривает нашего героя, слишком заурядны.
Несколько секунд он смотрит на цветок, затем на нашего глупого, наивного героя. А затем произносит холодно: - это всего лишь сцена.