Моя воображаемая прабабушка считает меня глупой… Вот все говорят, что у жирафа шея была сперва короткая, но потом незаметно вытянулась и он стал украшением саванн.

Почему-то по отношению к нему это называется эволюцией, а ко мне – деградацией. Во всяком случае, так это называет моя прабабушка. Воображаемая. Она сидит напротив меня в кресле с прямой спинкой: гладкие кудри блестят как лакированные, накрахмаленный фартук сияет белизной, в руках – вышивка, изображающая котят перед церковью. – Эмма, – говорит она, – меня удивляет глубина деградации современных молодых леди. До явления прабабушки присут­ствовавшие молодые леди чув­ст­вовали себя прескверно. Воз­можно, они вчера немного перебрали текилы. Но все-таки «деградация» – слишком сильно сказано, не так ли? – Потому что моя стрижка стоит двести фунтов, ее делает лучший парикмахер Лондона и она подчеркивает мою индивидуальность, долихоцефальную форму черепа и глубокое чувство стиля. – Это ужасно, – говорит прабабушка. – Длинные волосы являются лучшим украшением женщины. Я не понимаю, как можно, находясь в здравом уме и трезвом рассудке, избавиться от своей красоты. – Моему бойфренду нравится моя стрижка. – Неправда. Ему нравишься ты. Но, естественно, он предпочел бы, чтобы у тебя были длинные локоны. Посмотри обложки ваших этих… журналов для джентльменов. Там не найдешь обкорнанных девиц, эти м-м-м. профессионалки еще не забыли, что привлекает мужчин на самом деле. Теперь следующее. Почему ты сидишь на кухне вот в таком виде? Почему на тебе этот неопрятный халат? Почему у тебя мокрая голова и лицо. Извини, пожалуйста, дорогая, но тебе просто необходимо что-то сделать со своим лицом. Приложить лед к глазам… Может быть, слегка подкрасить губы. И во всяком случае, не появляться в таком неприбранном виде перед своим суженым. – Я нахожусь у себя дома. Сейчас семь утра, и вчера была неплохая вечеринка. Нельзя требовать от человека невозможного. Суженый как-нибудь перетопчется, а если ему что-то не нравится, он может валить ко всем чертям. Ничто на свете не заставит меня делать макияж, когда я в таком состоянии. В конце концов, он клянется, что любит меня именно такой, какая я есть. Прабабушка считает, что верить мужским клятвам нельзя. Она говорит, что мужчины любят только красивое, поэтому мне необходимо быть красивой всегда: вечером, утром, после авиакатастрофы и на смертном одре. Причем не только красивой, но и аккуратной. Это даже важнее. Свежесть и опрятность – вот самое главное для мужчин. – Что! Это для Дэвида-то? Для лучшего друга бактерий и по­кровителя грязи, для бога потных рубашек и властелина дырявых носков? Я люблю его, но факт остается фактом: Дэви фантастическая свинья. – Поэтому джентльменов и восхищает наше умение всегда и во всем поддерживать порядок. Жить с неряхой – для любого мужчины наказание, и он будет с завистью смотреть на знакомых, жены которых всегда выглядят как истинные леди, а не как чумазые докеры. – Ладно, когда Дэви выйдет из ванной, я пересяду в тень от буфета и стану прятать там свое нечеловеческое уродство, пока он будет готовить завтрак. Бабушка выглядит потрясенной, словно я только что произнесла слова отречения от христиан­ской веры и перешла в язычество с каннибалистским уклоном. – Завтрак должна готовить ты. В крайнем случае – повар под твоим руководством. Кухня – это царство женщины, храм, в котором она приносит жертвопри­ношения во имя своей любви. Муж вообще не должен знать, где тут что находится. Лучше всегда сервировать еду в столовой, потому что кухня – это запретная территория для джентльменов. – У нас нет столовой. И я не собираюсь трижды в день изображать из себя жрицу любви, гремя сковородками. – Тогда зачем ты с ним вообще живешь? Дом для мужчины – это место, где царят радость и покой и где его ждет пища. С любовью приготовленная пища. И не надо так презрительно морщиться: кулинария – это величайшее искусство, граничащее с магией. – Ага. Только шедевры исчезают в желудках через пять минут после приготовления. – Музыка исчезает еще быстрее. Нота, едва прозвучав, тает в воздухе, но от этого мелодия не перестает быть чудом. А вместо нотных тетрадей – книжечки для записывания рецептов… – В день, когда я заведу себе книжечку для записывания рецептов, я пущу себе пулю в лоб. – Эмма, – с состраданием смотрит на меня прабабушка. – Я не понимаю, зачем ты заканчивала университет, когда любой бродячий дрессировщик сурков знает, как надо приручать зверей. Их надо прикармливать. – Мне есть чем прикармливать Дэви и помимо карри собственного приготовления. – Ты говоришь об этом? – Да-да, я говорю о сексе. Ничего стыдного в этом слове нет. И в самом занятии тоже. И вот тут Дэви чудовищно повезло, потому что в этом плане я безукоризненна. К счастью, природа одарила меня замечательным либидо, я готова к сексу всегда, я не боюсь экспериментов, я люблю секс! – Но это же глупо, Эмма! Мужчине вовсе не нужна доступная женщина. Они устроены иначе. Девочка моя, им всегда нужно это, но самое главное для них – добиваться, покорять и гнаться за ускользающим. Когда женщина отдается им целиком и полностью, когда они вольны в любое время взять ее – они теряют к ней интерес. Я не говорю о том, что мужа надо отлучать от супружеской постели, но он должен воспринимать секс как награду. Не очень частую. – Ты не понимаешь условий со­временной жизни. Сейчас секса стало много. Очень много. Он буквально повсюду. И если я нач­ну ускользать от Дэви, уверяю тебя, он просто будет больше времени торчать на порносайтах, а потом и вовсе уйдет к девушке с нормальными сексуальными аппетитами. – Не уйдет. Никто не уходит от книги, в которой остались недочитанные страницы. И твоя задача – сделать так, чтобы эти последние страницы никогда не кончались, а он бы чувствовал, что впереди будет самое интересное. – Ладно, я просто поговорю об этом с Дэви. – О чем? – Об ускользании и недочитанно­сти. Мы всегда откровенно говорим друг с другом обо всем. Самое лучшее в Дэви – это то, что от него можно ничего не скрывать. Мы не только любовники, мы – настоящие друзья, понимаешь? Прабабушка качает головой, делая последние стежки на викторианской розе. – Откровенность в супружестве – это очень наивно, девочка моя. Если ты будешь откровенно говорить своему мужчине все, что думаешь, ваши отношения обречены. – То есть я должна ему лгать? – Не надо путать ложь и деликатность. Кстати, о деликатности. Зачем ты сказала ему вчера, что у него появился живот? – Потому что он у него появился. И если Дэви немедленно не отправится в спортзал, этот живот будет расти, расти и в конечном счете завоюет вселенную. Достаточно посмотреть на папу Дэви, чтобы понять, как велика опасность. – Никогда нельзя критиковать мужчину. Ни его внешность, ни его поступки. – Здрасьте, приехали. Почему это нельзя? – Потому что их это ранит сильнее, чем нас. Они куда больше нуждаются в одобрении и постоянной поддержке. Эмма, ваши современные женщины, которые боролись за равноправие, знаешь какую самую большую ошибку сделали? Они думали, что свергают мужчин с пьедестала. А на самом деле они сами спустились с него. Целые тысячелетия мы потратили на то, чтобы постичь искусство управления мужчинами. Мы добились того, что они почитали нас, заботились о нас, преклонялись перед нами, следовали нашему незаметному, тонкому руковод­ству. Мать воспитывала сына, жена лаской управляла мужем, послушная дочь следила за престарелым отцом. Мы были для них высшими существами, слишком нежными и хрупкими, чтобы работать, чтобы самим пододвигать себе стул, открывать двери и снимать манто. Благодаря нам мужчины были сильными, самоотверженными и благородными. Они воевали, странствовали и трудились, а мы хозяйничали в доме и воспитывали на свое усмотрение их детей. Мы были их идеалом, который они обожествляли! Зачем, зачем вы все это разрушили, глупые девчонки? Прабабушка сложила рукоделие в корзинку, печально на меня посмотрела и растворилась в воздухе. – Эм! – завопил Дэви. – Быстрее иди сюда! Черт, у меня, кажется, фурункул на заднице! Ты не могла бы посмотреть? «Интересно, а к обожествленному идеалу он обратился бы с таким предложением? » – подумала я, перед тем как открыть дверь в ванную.