Ровно 600 слов чистого откровения. Ибо совсем замучило.

Иногда память удивляет. Подсунет вдруг короткий, абсолютно незначимый миг, который мимоходом мелькнул в твоей жизни шесть лет назад, - а ты потом ходи, мучайся днями и ночами, проваливайся в липкую, тягучую дурноту от осознания всей жестокости Его Величества Случая. Тогда мне было почти тринадцать, и чувственность во мне еще дремала — возможно, потому на всем этом остается налет растерянности и недопонимания.

Итак, то был июнь 2008 года. Мне повезло отдыхать в Санкт-Петербурге с матерью. Забавно, что почти все четкие впечатления о самом городе истерлись, а это сохранилось, будто закатанное в банку с формалином.
Вечер то ли субботы, то ли воскресенья. Дорога в гостиницу. Метро. Пересадка на красную ветку. Народа не очень много, но сидячих мест в вагоне нет, нам приходится стоять. Отлично поставленный голос объявляет «Чернышевскую».
Я так и назвала ее в своих мыслях — Чернышевская. Она широкими шагами вошла в вагон на этой станции и встала возле самых дверей, расслабленно опираясь спиной на нижний поручень и заснув руки в карманы. Через пару станций вагон начал пустеть, и она села справа, наискосок от меня, так, что мне ее было отлично видно. Вышла Чернышевская на «Площади Мужества» - вместе со мной - и продолжала маячить на эскалаторе; на улице она бесследно исчезла и больше никогда не появлялась вновь. Я помню ее так отчетливо, словно видела минуту назад. Или же знаю всю жизнь.
В ней не было ровным счетом ничего примечательного: это была самая обычная, неброско одетая девушка лет двадцати. Одна, без наушников, книги, телефона в руках — у нее даже сумки не было. Ветровка хаки, узкие брюки грязновато-горчичного цвета. Обуви, каюсь, не помню — что-то на плоской подошве, стиля унисекс, вроде бы ботинки. Сама худенькая, примерно метр шестьдесят пять или семьдесят ростом. Темно-каштановые волнистые волосы чуть ниже плеч, потрясающая гладкая кожа оливкового оттенка, зеленые глаза, полное отсутствие макияжа — казалось, передо мной лесная эльфийка или дриада, по нелепости очутившаяся в каменных подземных джунглях. Когда я вспоминаю ее выступающие, словно из дерева высеченные скулы, острый подбородок, легкую впалость щек, очертания ее мягких губ, изящные пальчики со светлыми, ненакрашенными ногтями — по моему телу пробегает волнение, а руки начинают предательски дрожать. Она была отстраненной, задумчивой: ее ясный взгляд явно блуждал где-то не здесь — полагаю, она не замечала моего пристального внимания (а взгляд мой прилип к ней, словно железяка к магниту. Я не знаю, кто она, как ее имя, где она живет, какие сладости любит; но эта мимолетная девушка врезалась в мою память гораздо крепче людей, которые окружали меня годами.
Иногда я остро жалею, что не умею рисовать.
Я долго не могла понять, что меня так в ней притянуло. Не вполне осознаю и до сих пор: наиболее привлекательный для меня типаж — утонченная блондинка, а она, смуглокожая дикарка — вроде бы полная к нему противоположность. Что-то было здесь еще, кроме вспыхнувшего вдруг, малоосознанного физического влечения; кажется, это был тот редкий и яркий случай, когда по блеску глаз, по каким-то неуловимым черточкам и движениям узнаешь в толпе «своего», думающего так же, как и ты, видишь некую «печать», как назвал это Гессе в одном из своих романов. Я сталкивалась с этим лишь четыре раза в жизни — и все четверо давно и безнадежно ускользнули от меня. Трех других людей еще можно найти: я знаю их имена, поиск вконтактика услужливо предлагает нужные странички. Но ее, прекрасную, щемящую, шесть лет живущую в моей голове и снова мучающую меня уже целую неделю.
Тяжелая, неумолимая мысль: «Ее уже никогда, ни-ког-да не встретить», - и тремор, головокружение, немеющие, не желающие слушаться руки и ноги. Сотни вопросов: «Зачем? », «Почему? », «Как так? », «За что? », «Судьба, какого черта? ».
Сижу, не могу уснуть, думаю о ней. И о других людях с синхронных орбит.